Siamets

Герострат из Парижа

(часть 1)

Данная работа является критическим отзывом на недавно вышедшую книгу С.Н. Муравьева:
Гераклит Эфесский: все наследие: на языках оригинала и в рус. пер.: крат. изд. / подгот. С.Н. Муравьев. - М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2012. – 416 с.
Желающие могу найти книгу С. Муравьева здесь: http://rghost.ru/43269490.
Первоначально (и с картинками) отзыв был помещен по адресу http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4183035. Здесь автор предпочел опубликовать работу также под своим ником: siamets.

По техническим причинам материал разбит на две части. Часть 2 см. :
http://geraklit.moy.su/publ/siamets_gerostrat_iz_parizha_chast_2/7-1-0-26

Подробнее о книге и позиции автора можно посмотреть в блоге С.Н. Муравьева: http://heracleitos.blogspot.fr/ (8.03.13)

Авдевич Виктор, avictor0107@gmail.com, 22.01.2013

Поскольку Гераклит всегда был моим любимым философом, я, увидев месяц назад сию раздачу, возрадовался весьма. «Наконец-то!», подумал я, «так давно о нем ничего не издавали серьезного, и вот сразу целый том, новый перевод, реконструкция, ура!». К тому же и переводчик – западный ученый русского происхождения, а «как известно», все западное – шоколадно-бриллиантовое, а все «наше»…, ну вы сами знаете. И вот я скачал и благоговейно начал читать.

Что было дальше.

Проблемы общие.

« - Писатель!
- Я не писатель, я филолог!
- Гражданин Филонов, пройдемте со мной!»
х/ф «Совершенно серьезно», 1961

Обычно я не читаю предисловия к современным научным монографиям. Скучно и необязательно узнавать, каким «профессорам, женам, любовницам и собакам» авторы обязаны тем, что их труды стали реальностью. Мне-то, как грицца, что? Но тут иной случай, и я решил читать подряд, тем более, надо же понять, из каких теоретических и текстуальных оснований исходил переводчик. Уже через несколько страниц у меня в голове стала мелькать былинная фраза из американских фильмов про космос: «Хьюстон, у нас проблемы». Ибо проблемы действительно были налицо, еще до всякого Гераклита.

«Достаточно вспомнить о восторженном отношении к нему философов Гегеля, Ницше, Хайдеггера, Виттгенштейна..., но также Лассаля, Герцена, Маркса, Энгельса, Ленина, Бухарина».

Эээ, не понял, а с каких это пор Маркс и Герцен перестали быть философами?! Ладно Ленин, его щас обязательно пинать всем «приличным» интеллектуалам, но Герцен-то что плохого сделал? Почему Лассаль идет под рубрикой «но также»? Что за бред?

«им [Гераклитом] пристально занимаются не только философы и поэты, но и ученые — филологи и историки философии».

Заметьте, пожалуйста, эту любопытную раскладочку, она очень интересно проявится в дальнейшем. Еще мне сразу понравилось, что мы с автором давно и лично знакомы, судя по такой милой фразе: «О чем читай ниже». Да, дяденька, читаю.

Дальше начался полный теоретический форсаж. Приведя цитату из книги известного антиковеда Кессиди, насчет того, что филологи чаще всего подменяют философское мышление лингвистическими проблемами (святая правда, между нами, даже банальность), мсье Муравьёфф выдает такую наболевшую тираду:

«Подобных взглядов придерживается не только бывший марксист-ленинец, популяризатор Гераклита Феохарий Кессиди, но и маститый философ, последователь Хайдеггера и Библера Анатолий Ахутин».

Я не буду останавливаться на смешных деталях, перейду сразу к сути – за то, что философ (не важно, какого направления) высказывается против превращения философии в филологию, ему выписывается брезгливый ярлык популяризатора и следовательно, не философа вообще. Тот факт, что Кессиди вообще-то написал не просто монографию о Гераклите, но и предложил свой вариант перевода его фрагментов (что уже снимает вопрос, популяризатор ли он), мушкетер из Парижа оставляет за кадром. Почему? Может, стоило бы разобрать, что в этом переводе хорошо или плохо, точен он или нет? Ладно.

Парижанин продолжает бушевать по поводу шудр-философов, которые вздумали обойтись без жрецов-филологов:

«Достаточно, однако, уничтожить все относящиеся к учению античные тексты, чтобы ничего не осталось не только от этих текстов, но и от самого учения. Кроме... кроме позднейших рецепций, переводов и (пере)толкований этих, затем уничтоженных, текстов. И кроме смутных представлений, осевших в головах кое-каких горе-философов, черпавших свои знания не из первоисточника, а из толкований и переводов нового времени».

Непонятно, а кто из философов такое предлагал когда-нибудь и где-нибудь? Из слов Кессиди этот вариант никак не следует, да и как можно сейчас уничтожить какие-то «античные тексты»? Где они? Обрывки папируса, что-ли? И что это изменит, с учетом сотен тысяч экземпляров многочисленных переводов на всех языках? С учетом той самой рецепции, которой уже несколько столетий и которая давно преодолела фетишизм «абсолютного» текста, которого в случае любого досократика никогда не было и не будет. Трудно поверить, что серьезный человек приводит в споре такие детские аргументы…

«Вывод: контекст — решающее условие понимания! Но если мы действительно располагаем почти полностью некоторыми частями книги, решение напрашивается: нужно эти части реконструировать. Будет реконструкция, будет и контекст».

Знакомые песни, все филологи рано или поздно сводят все проблемы к мифическому «контексту». Но вот с логикой здесь не все гладко: если основа понимания – контекст, то что же первичнее – контекст или его возможная реконструкция? Существует ли контекст до реконструкции? И зачем реконструировать части, которые дошли до нас «полными»? То, что никаких доказательств полноты дошедших до нас частей книги Гераклита Муравьёфф не приводит, я молчу.

Дальше следует нечто вроде символа веры данной книги, единственное внятное изложение позиции Муравьёффа относительно смысла и сущности гераклитовских текстов:

«Темнота Гераклита признавалась еще древними. Связана она в первую очередь с поэтикой его отнюдь не философской, чрезвычайно цельной ритмической прозы, лишенной каких-либо устоявшихся терминов, но богатой звуковыми эффектами, дометафорическими смыслообразами, синтаксической и семантической полифонией (многозначностью) и изысканнейшими параллелизмами, хиасмами, кольцевидными образованиями и прочими предриторическими формальными и смысловыми фигурами. Причем все эти надъязыковые структуры выполняли у него отнюдь не декоративную, а весьма важную смыслообразующую функцию.
Вывод: там, где до нас дошел первоначальный текст, можно и нужно подвергать его тщательному структурно-лингво-семантическому анализу и пытаться определить его содержание с учетом не только лежащего на поверхности смысла, но и смысла, заложенного в его поэтической структуре».

Лично для меня слово «поэтика» в любом тексте всегда служило сигнальной лампочкой, предупреждающей: «Осторожно! Приближается пурга!». Так и случилось, я перечитывал этот поток терминов несколько раз, чтобы просто понять, что хочет сказать автор. И понял следующее:
Гераклит-то философом и не был!
Философы, дурни, записали его в свои, а он – чужой, филологический пациент. И болен он серьезно – у него хиасмы, кольцевидные образования, полифония и звуковые эффекты в надъязыковых структурах. Последний термин мне непонятен до сих пор, ну я не могу уяснить, как синтаксическая многозначность может находиться над языком. Впрочем, как и под ним. Зато теперь все стало понятно со смыслом – он смыслообразуется через смыслообразы. Тонко замечено, я считаю. И свежо до невозможности.

Я также праздную здесь все пред-риторические и до-метафорические фигуры. Очевидно, Гераклит не заработал даже на метафоры, а пользовался прямо мистическим внушением. То есть вроде бы словами, но и без слов. Понятий, как мы слышали, у него быть не могло, не дорос еще. Логос – это ж так, бла-бла. Поверхностный смысл. А глубинный – в поэтической структуре (тоже видимо надъязыковой!).

В общем, философов нельзя даже близко подпускать к Гераклиту, а то все испоганят своими безумными интерпретациями -

«неправомерное выпячивание тех или иных аспектов из заложенных в учении возможностей может быть лишь результатом предвзятого подхода и должно быть вменяемо в вину не филологии и не истории философии как таковым, а конкретному философу или историку, идущему на поводу того или иного модного веяния или течения. Цель историка — не в том, чтобы притянуть Гераклита за уши к тому или иному современному учению, а в том, чтобы предложить максимально сбалансированную картину его собственных взглядов.»

Звучит прямо как речь прокурора! Но мне любопытно, на поводу какого модного веяния шли Гегель, Шлейермахер и Хайдеггер в своих недостойных подлинной науки истолкованиях великого грека? Боюсь даже произнести, но может этим веянием была философия? А вовсе не девственно чистая наука филология? И о каких собственных взглядах Гераклита можно говорить, если нет никаких взглядов у того, кто его читает и пытается понять? Ничего, кроме контекста? Как можно всерьез говорить о какой-то сбалансированной (кем? чем?) «картине» взглядов, после выявленной Хайдеггером проблемы постава?

Для Сержа, однако, это все пустяки.

«Философы — никудышные филологи и никудышные историки (будь-то Гегель, Ницше, Хайдеггер или Поппер). Они пишут каждый свою собственную историю философии, сообразуясь с собственными, отнюдь не античными, воззрениями и опираясь при этом на выводы отнюдь не философов, а филологов. А поскольку филологи им весьма редко предлагают что-нибудь стоящее, реальным историческим предшественникам они предпочитают историю их рецепций другими, более поздними мыслителями, чьи произведения сохранились».

Подонки просто.

Скажу сразу, позднее многое, если не всё, в новом переводе для меня стало понятно после таких наивностей предисловия –

«темнотой, т. е. художественностью его собственного языка» и «перетягиванием лоскутного одеяла учений, представленных у него лишь в зародыше».

Собственную работу автор резюмирует так –

«Практически вся научная деятельность автора этих строк на поприще гераклитоведения состояла именно в том, чтобы попытаться скорректировать отмеченные выше (а заодно и прочие) недостатки и побудить других последовать его примеру».

Заметьте, не понимание учения Гераклита, а исправление чужих недостатков. И не философия какая-то там, а «гераклитоведение»! Усё научно! Только непонятно, кому это вообще все нужно.

Ну, а книга, книга сделана для жалких аборигенов с целью

«предложить русскоязычному читателю, в удобоваримой форме, в виде текстов на языке оригинала и по-русски, добытый таким образом полный свод… но без критических аппаратов, без самих источников и без обсуждения узкоспециальных филологических и историко-философских проблем. (Интересующиеся всем этим найдут ответы на свои вопросы в большом французском издании: editio maior.). В качестве бесплатного довеска, в виде своеобразной компенсации читателю, огорченному отсутствием здесь нашего собственного изложения учения эфесца, мы решились поместить, вместо отсутствующего послесловия, новейшее состояние нашей реконструкции книги».

То есть большой торт только для белых, а вы тут жрите, что дают! История философии узкоспециальна, вы не поймете таких деликатесов. Зато барин вам свою замечательную реконструкцию подносит, цените! Что? История гераклитовских штудий ДО меня? Не, не слышал.

Почитав предисловие, я решил, что собственно перевод буду читать последним, как последний шанс, а пока переместился в заключение, дабы понять, куда ж мы с автором придем после такого неслабого старта. Там я нашел продолжение и усиление того же самого. Но уже без лишних церемоний.

«Настоящая книга …предназначается, во-первых, российским коллегам, по тем или иным причинам (языковыми ли или экономическим) не имеющим доступа к многотомной editio maior; и во-вторых, философам, не читающим по-гречески и потому не знакомым с доброй половиной того, что им полагалось бы профессионально знать о Гераклите».

Не забывайте, что парижане – люди острые и наш Серж не исключение. Каковы обертоны – коллегами он считает лишь российских филологов, но вовсе не философов, для последних у него как раз нагоняй припасен. Не читают, подлецы, по-гречески!

Впрочем, и те наши соотечественники, что по-гречески разумели, не слишком многого стоят –

«никто кроме Нилендера и Блонского не пытался передать поэтику фрагментов, а пытавшиеся не очень преуспели, поскольку век тому назад это была terra quasi incognita. Зато, во-вторых, все стремились передать содержание оригинала. Но, увы, и это не всегда им удавалось хотя бы потому, что форма и содержание у Гераклита слиты в единое нерасторжимое целое. Нилендеровский перевод зачастую противоречит (дильсовскому) тексту оригинала, приведенному тут же».

Ну, действительно, они как-то про поэтику не задумывались, они философа переводили, а это, как нам теперь авторитетный ученый объяснил, была трагическая ошибка. Суть-то, малята, в том, что форма и содержание слиты в целое! И это только у Гераклита так! От.

Я не случайно жирно выделил последнюю фразу цитаты. Запомните её так хорошо, как только сможете, скоро она нам очень понадобится!

Лебедев тоже нехороший человек. Его

«перевод использован, например, в русском издании книги Карла Поппера «Открытое общество и его враги» (Москва, Феникс, 1992) т. I с. 42. Австралийский философ очень бы удивился, узнав, что куча сора по-русски переводится как слиток, а под космосом надо понимать "украшение”. Такое понимание не поддается никакому согласованию с его (Поппера) контекстом».

Я бы тоже на месте Поппера очень удивился, узнав, что он, оказывается, из страны кенгуру! «Открытое общество» австриец действительно писал не в Европе (по известным причинам), а в Новой Зеландии, хотя опубликовал книгу уже в Англии. Но с точки зрения филологии это ведь одно и то же – Новая Зеландия, Австралия, Англия… «Где-то там», где в лесах живет много-много диких абизян. Точная же наука, не философия. А "кучу сора" стоит запомнить, в связи с тем, как в дальнейшем наш афтар "списифиски" переведёт фрагмент, где этот образ как раз и встречается!

«[Муравьеву] же принадлежит первая попытка — не восстановить «первоначальный» порядок фрагментов, а — реконструировать саму книгу Гераклита и передать хотя бы отчасти исключительно богатые художественные особенности ее текста».

То есть не какая-то там поденщина, а сразу спасение всего мира от невежества в области подлинной сущности гераклитовой мысли. Не фрагментики комбинировать, как прежние дурачки, а сразу книжку рожать целиком. Возникает вопрос – а как же это может быть? Ответ прост, нужно

«восстановление внутренней сути гераклитова творения, т.е. пересказ его содержания на языке нашего нынешнего восприятия мира» (??!!)

И все дела. Вот как Серж Муравьев сегодня видит этот бренный мир – так его и грек 5 века до н.э. видел. Кто там кричит «подлог», «модернизация античности»? Все под контролем:

«учение, проглядывающее из-за собранных и воссоединенных текстов, с одной стороны — столь же искусственно, сколь и сам текст реконструкции, а с другой — почти столь же девственно от искажающего и модернизирующего вмешательства историка и герменевта, сколь и утерянный аутентичный текст, ибо критерием реконструкции никогда не было философское содержание текстов, а всегда — их языковая (формальная и смысловая) стыкуемость.»

То есть, приходите вы к врачу, весь в страданиях, а он вам и говорит: «я вас, конечно, посмотрю, но не с точки зрения медицины, а просто мне нравится, как вы интересно дергаетесь!» Стыканем Гераклита как следует, а там и философией можно будет заняться. Тогда уж

«философ, восхищенный сохранившимися развалинами гераклитова наследия, сможет приступить к их метафилософическому усвоению, освоению и использованию.»

Метафилософическое усвоение развалин, нет, господа, серьезно, так и написано.

В самом конце книги помещен памфлет «Семь смертных грехов филологии, изучающей наследие досократиков». Это очень важный документ для понимания, нет, не Гераклита, конечно, а внутренних демонов Сержа Муравьёффа. Среди них главные – Герменевтический Круг и Девушка, Едущая в Незнаемое. С этими демонами надо что-то решать, наконец, особенно с первым. Нужен законодательный

«запрет использовать герменевтический круг как средство восстановления учения философа в целом. В самом деле, во-1-х, «текст», состоящий из n разрозненных обломков, допускает астрономическое число n! (n факториал, т. е. 1 х 2 х 3 х ... х n) их комбинаций и, следовательно, во-2-х, оставляет герменевту полную возможность выбрать ту комбинацию, которая ближе всего соответствует его исходному предположению (предубеждению); иными словами, дать волю своей предвзятости (еще раз поддаться petitio principii). И так далее, и тому подобное...»

Ну и что?! Что такого, если парижский филолог русского происхождения смутно представляет себе, что такое «герменевтический круг»? Кому какое дело, за собой надо следить, самосовершенствоваться! Развелось тут критиков, надо хорошее в каждом человеке искать, светлое! Быть добрее! И мир станет лучше. От.

Тем более, что «говорить о смысле — занятие бессмысленное, коль скоро искомый смысл» и так далее и тому подобное. Серж прав. Герменевтика вообще зло. Беспредельщина проклятая.

«Вопреки расхожим представлениям реконструкция не может придерживаться ни жестких (и к тому же по сию пору достаточно куцых) правил и ограничений так называемой критики текста, ни граничащей с произволом безграничной свободой герменевтики «кучи обломков расписной амфоры». Речь идет об эксперименте in fieri. Его задача — восстановить не мысль философа и не представление, которое себе о ней заранее волей-неволей составил историк, а текст утраченного трактата, роспись разбитой амфоры. Герменевтике нужен — чтó бы там ни говорили защитники пресловутого круга — единый и связный, хотя бы в первом приближении, текст, единая и цельная роспись (иначе не избежать другого круга — порочного). А потому реконструктору, ради достижения своей цели, ради восстановления единого связного текста, дозволено использовать и фрагменты, и свидетельства, и собственные интерполяции. Он вправе восстанавливать прямую речь из косвенной, ионийский диалект из аттического, «возвращать» парафразами пересказам авторский слог и ритм, реставрировать логическую связь там, где она утеряна, допускать рискованные чтения там, где дошедшие не лезут ни в какие ворота, заполнять лакуны заимствованиями из других источников и т. д. и т. п…, т. е. делать вещи, которых критика текста не допускает, а герменевтика чурается. Взамен, как сказано, он должен представить цельный, убедительный, связный, структурированный осмысленный текст, — роспись, в которой бы каждый черепок занял свое единственное законное место и содержание которой, пусть с пробелами и подмалевками, сразу бросалось бы всем в глаза».

Феерические, действительно бросающиеся в глаза, результаты этой, с позволения сказать, "методологии", я привожу в разделе "Проблемы перевода и интерпретации". Но и сейчас картина маслом - Гераклит может спокойно идти домой, профессионалы-реконструкторы уже выехали. Щас они приедут, выведут философов из порочного круга , подмалюют чуток интерполяциями черепочки и роспись будет как новенькая. Заправим утраченные логические связи в ворота, поменяем речь на прямую (от лица Сержа) и ништяк. Ради достижения цели все средства позволены. А цель возвышенная –

«мы не стремились ни к филологически точному воспроизведению всего эксплицитного содержания фрагментов, ни к педантическому единообразию при переводе каждого философского «термина» (если допустить наличие таковых у Гераклита), ни, тем паче, к передаче «внутренней формы» (языковой структуры) этих предполагаемых терминов».

К чему ж мы тогда стремились? Да ни к чему, в общем-то… Ведь

«в этих текстах нет «философии». Отсутствует какой-либо философский язык, нет никаких понятий, зато много образов, сравнений, метафор, аллюзий, загадок, тропов, двусмысленностей. И [филолог] вынужден заниматься сперва литературоведением , поэтикой протофилософских текстов, и пытаться установить их философское значение в том контексте, который ему удалось восстановить для них...»

Что значит, «вы ж говорили в предисловии, что там до-метафорические смыслообразы»? Вам послышалось. Не перебивайте профессора!

«И лишь тогда, когда он все это совершит, он станет наконец филологом-историком философского творчества того досократика, которым он занимался. И только занявшись всеми этими сугубо историко-философскими вопросами, наш новоиспеченный непредубежденный историк досократовской философии сможет отрешиться от филологии и стать полноценным историком философии...»

Кто сказал «тавтология в последнем предложении»? Нет, это не тавтология, это мысль, причем глубокая, франкофонная. Не мешайте вещать.

«Да, настоящая философия тоже, как поэзия, «езда в незнаемое». Да, в некотором смысле у всех настоящих философов — единое «дело», отличное от дела филолога-историка, и это, возможно, и в самом деле способствует межфилософскому взаимопониманию сквозь тысячелетия. Но принимать опосредованное взаимопонимание с воображаемым собеседником(= soliloquium) за непосредственное знакомство с его творчеством и искать у них только новые (?) источники настоящей (?) мысли, — абсурд. Историк же, как девушка из французской пословицы, может предложить философу лишь те источники, которыми он реально располагает, плюс то, что он в них обнаружил ценою долгого и кропотливого труда: la plus belle fille du monde ne peut donner que ce qu'elle a. И это немало. И за это ему спасибо. Это и есть насущный хлеб философа, помнящего родство. Остальное все — от лукавого».

В общем, помни родство и жуй, философ. Не парься абсурдом настоящей мысли, лучше кропотливо трудись над девичьими источниками истории с помощью девственно чистой филологии.

Дочитав до конца памфлета, я, наконец, понял, с кем имею дело. Но я все еще был настроен конструктивно: хорошо, человек не блещет умом, но может он хотя бы хороший переводчик? Да и сам пишет - «читатель имеет возможность, скажем, пренебречь реконструкцией или мнениями и сосредоточить внимание на фрагментах». Вот спасибо, так и сделаем!

Продолжение (часть 2) см.:  http://geraklit.moy.su/publ/siamets_gerostrat_iz_parizha_chast_2/7-1-0-26